http://www.ridrp.ru/onenews.php?news=79&number=6&PHPSESSID=48e0b94fa90fa8ec5fb5d2f4e804d0da
Ноябрь 2006

Анна Баженова

РОМАН ЖИВЕТ НЕ ПО РАСИНУ, или КУРС НА ИСТИНУ

   Не всякое ученье - впрок...
   Не всяк пророчащий - пророк...
   (Иеромонах Роман)

В предисловии к подборке стихов иеромонаха Романа Валентин  Распутин писал: “...скорость “вращения” жизни настолько возросла, что ...многих отрывает от отеческого притяжения и выталкивает в чужую атмосферу.

Имеется в виду прежде всего духовный отрыв. С потерей  прежних ценностей русский человек полегчал, а войти в вечную Россию, где курс на истину не меняется, часто недостает.
  
...всякое явление большого и искреннего таланта не бывает  случайным, оно есть ответ на духовные отеческие потребности.                                
  
...песнопения иероманаха Романа (в миру Александра Матюшина) навсегда вошли в то русское духовное и культурное “избранное”, в котором искал я утешения и возбуждения, когда требовалось в одиночестве от себя, от своего “Я”, перейти к России...” (Любимые дети Деpжавы. Русская поэзия на pубеже веков. Сбоpник стихотвоpений. М., “Деpжава”. 2002. C.211 - 264.)
  
  
Всякому народу на земле дается свое лицо, отличающая его от других народов сущность. И из множества факторов, определяющих народ как таковой – “климат, способ правления, вера...” (А. Пушкин) – вера, пожалуй, все-таки главное. От того, что обожествляет народ в разные эпохи – Природу (язычество), Закон (Ветхий завет), или Благодать (Новый завет) – так или иначе складывается народная судьба. Кроме того, очень важно для народа попал ли он в родную “естественную” среду духовного обитания. Иначе народ начнет задыхаться, как рыба на суше, ослабнет и погибнет. (Вспомним: “Блока убило отсутствие воздуха...” Верно! Помести  эстета в среду беспросветной пошлости, и он погиб). Вот об этом губительном для русского народа разладе между внутренней духовной потребностью и той реальностью, которая приходит извне, и пишет свои песни-стихи иеромонах Роман. Его задача – охрана и восстановление традиционной духовной среды России, а значит – спасение народа.
  
  
“Трагизм” античной трагедии возник вследствие того, что судьбу        всякого язычника определял слепой Рок, неумолимый Fatum, которому        человек был бессилен противостоять. Язычник, не выделивший еще себя из природы, живет по законам природных стихий, которые бушуют в нем самом в виде страстей. Страсти несут его подобно необузданному коню по непредсказуемому жизненному пути, часто к неминуемой гибели. И от роковых ударов судьбы здесь не застрахован ни раб, ни царь. Подобное фатальное языческое мироощущение отражено, например, у Еврипида: Эдип, Федра... Когда же человеческое сознание cформируется настолько, что человек становится способен давать себе отчет в своих чувствах и поступках, сдерживать свои страсти и предсказуемо определять свой жизненный путь, рок начинает отступать перед ясным разумом и твердой волей, и человек, хотя и с некоторой натяжкой, становится “властелином  своей судьбы”.
  
Нет, разум не может изменить самой человеческой природы, поэтому путь человека как существа природного– от жизни к смерти – предопределен. Траекторию своей судьбы человек разумный (а значит, избранный среди тех, кто руководствуется лишь страстями) по собственной свободной воле изменить не в силах. Разум способен лишь познать тот путь, который в силу необходимых законов человеку разумному предначертан. И человек может следовать предопределенным путем уже не слепо, а разумно, не только избегая случайных роковых ошибок, чреватых проигрышем и гибелью, но и извлекая на этом пути максимальные земные выгоды, благоденствуя.        (Настоящую свободную волю, освобождающую от роковых, предопределяющих путь природных и социальных законов, человеку дало христианство:  “Смертию смерть поправ...”)
  
Эпоха Возрождения в Европе, возродила трагическое мироощущение. Слепые и необузданные (роковые) “шекспировские” страсти делали жизнь нового язычника зависящий от массы стихийных случайностей, а судьбу человека непредсказуемой. Эпоха Просвещения, обожествившая уже не Природу, а Разум, сменила Возрождение столь же неумолимо, как философия в античные времена сменила мифологию, а Ветхий завет сменил язычество. И победила Эпоха Просвещения так же предопределенно, как разумный, умеющий сдерживать свои чувства и предвидеть дальнейший ход событий Иаков победил ослепленного сиюминутной страстью голода Исава, получив право первородства за чечевичную похлебку. На смену античному Еврипиду пришел просвещенческий Расин, чьи рациональные творческие идеи, похоже,        во многом комментируют нашу уже - рациональную “прозападную” современность. Но только пусть уж и самого Расина прокомментирует наш современник – иеромонах Роман, который поэтически отстаивает третью,   новозаветную – традиционно нашу духовную точку зрения.
  
Расин, формально оставаясь христианином, исповедовал учение голландского теолога Янсения, распространенное в Европе в 17-18 вв. Янсенизм проповедовавал идею предопределенности судьбы человека и спасительной миссии человеческого разума. С апостольским христианством янсенизм соотносился примерно так же, как ветхозаветный Закон соотносится с новозаветной Благодатью, как кальвинизм, который изначально определил, например, ментальность американца, соотносится с  православием. (Напомним, что кальвинизм – одна из ветвей протестантизма – проповедует идею богоизбранности тех, кто достиг земного успеха, прежде всего богатства. Отсюда и “американская мечта” - миллион как смысл жизни). Православие же, напротив, напоминает о том, что земной успех, и особенно богатство, редко обходятся без богоотступничества, и потому “Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божее” Марк. 10, 25) Счет ценностей идет по иной шкале. Достижение земной высокой цели может закончиться “провалом” в Вечности. Для одних все кончается вместе со смертью на земле, для других – это только начало жизни вечной:

   Мы дети странного пути,
   Его конец – начало.
   Идем на смерть, стремясь дойти
   Во что бы то ни стало.
  
   Любая даль – не самоцель.
   Идут, чтобы добраться.
   Так для того ли, чтоб в конце
   В небытие сорваться?..
  
   Тому ж, кто смог перешагнуть
   Земные утешенья,
   И во Христе окончил путь
   И смерть – приобретенье.
   (Здесь и далее цитируются стихи  Иеромонаха Романа).
  
Сюжеты  своих  трагедий  и  образы  героев Расин взял у Еврипида, истолковав их согласно Янсению. Античный Рок заменила Судьба, карающая уже не всех героев, но только тех, кто забыв голос разума, не сдерживает языческих страстей:

   ...Кто упивается вином,
   Кто тщетно ищет счастье,
   Кто забавляется сребром,
   Кто митрою, кто властью...
  
Герои Расина, страсть которых “не в ладу с рассудком”, фатально        смиряются с тем, что “противиться страстям напрасно как грозе”. И        поэтому фатально предрешен их “безысходный круг”, “гибельный путь”: “...толпа, Объединенная пороком, Или слепа, или глупа, Иль, что еще страшней, жестока...” Сам разум героев, под напором страстей, начинает служить безумству, и герои трагедий (“Андромаха”, “Федра”...) погибают. Одна только Андромаха, свободная от страстей, хранит ясность рассудка, и потому спасает себя и сына и становится царицей. Ее Расин называл истинной героиней, которая “величием души” отличается от “людей средних”. Поскольку к разуму сводилась и человеческая духовность, то погибали те, в ком побеждали страсти. Спасался тот, в ком одерживал верх рассудок. Поэтому Расин поделил человечество на людей обычных, “средних”, живущих природными страстями и людей “с величием в душе” – избранных, чью жизнь определяет разум.
  
Рациональное начало в человеке обожествлялось как нечто абсолютное. И всякое, пусть самое малое, нарушение воли холодного рассудка должно было безжалостно караться судьбой. Во внимание не принимались никакие,  даже самые благородные, самые возвышенные, самые жертвенные страсти (любовь, честь...), если они заставляли героя хотя бы на мгновение свернуть с пути, начерченного Предопределением, то есть с пути наибольшей жизненной выгоды. В этом, пожалуй, и заключается главное отличие рассудочных “просвещенческих” религий от православного христианства, которое земные выгоды расценивает как отвлекающую и уводящую от Вечности суету:

   Радость моя, эта суетность грешная
   даже на паперть швыряет листы.
   Но возжелали покоя нездешнего
   Белые Церкви, Святые Кресты.
  
   Их не прельщают купюры фальшивые,
   Не привлекает поток золотой.
   Нужно ли Вам это золото лживое,
   Вам, лобызающим вечный покой?..
  
Жизненная и творческая позиция иеромонаха Романа представляет собой некую противоположность “разумной” позиции, в основе которой – стремление отслеживать переменчивые внешние обстоятельства и, искусно мимикрируя, всегда соответствовать осознанной необходимости: “… Нет ничего на земле постоянного... “
  
С одной стороны, лирический герой Романа и не думает отказываться от предназначенного ему пути:

   О путь-дорога! Не проехать мимо,
   Не обойти - ты всюду под ногой,
   Бранима, ненавистна и любима...
   Я не хотел бы шествовать другой.
  
Но с другой стороны, он не принимает “предопределенной” судьбы, как только она начинает уводить от Истины:

   Надкушенного яблока не ем, 
   И падшую листву не поднимаю.
   От жизни этой я отстал совсем.
   Не понимаю и не принимаю...
  
А если вдруг герой по слабости человеческой склоняется перед  неправой судьбой, сразу же возникает ощущение неправоты. И тут же самоосуждение и покаяние:

   ...Я все обеты преступил,
   Неправде послужив,
   Одну лишь истину открыл,
   Что даром жизнь прожил.
   И даже истины одной
   И той не понести -
   Прости меня, Создатель мой,
   За все меня прости...
  
Следование даже в силу самых суровых обстоятельств неправой необходимости не способствует конечной победе христианина. Земной  успех, основанный на неправде – тут же оборачивается неуспехом в  Вечности. Отсюда и часто необъяснимая “обломовская” пассивность  русского человека, который все понимает и все может, а вот почему-то не  действует, утрачивая и теряя. А может быть, и находит Нечто: “Я смирился, к утратам привык, Обретаю в утратах Творца...” И кто        знает, кто избран? Избранность земная и избранность в вечности – вещи  разные. Бог знает...
  
Янсенист Расин немилосерден даже по отношению к тем героям, в ком осталась хотя бы самая малая “слабость”. Судьба в его пьесах карает  даже тех, в ком “слабости” не замутняют рассудка. “Избранные” здесь не имеют права ни на какое неразумное благородство – рациональному началу должно приноситься в жертву все: честь, любовь, милосердие... Все это – “страсти”, а потому – “ошибки”. А “здесь,– писал Расин в предисловии к “Федре”,– малейшие ошибки караются со всей строгостью”. Героев,  преступивших хотя бы в малом доводы рассудка (Ипполит), не может спасти уже никакое покаяние – покаяние, которое дает надежду на спасение, порой, самому грешному заблудшему христианину:

   Осталось мне – скитаться по Руси
   Без племени, без роду и без званья,
   На папертях Пречистую просить
   Испить от вод покойных покаянья...
  
Расиновская Федра в душе явно несет признаки христианской  свободной воли (осознание личного греха, крестные муки совести, борьба со своей страстью, покаяние), и осуждает она себя вполне  по-христиански, ну прямо как лирический герой Романа: “…Жизнь, которую я прожил, Перечеркнута… Мне бы жить иначе раньше…”   

Но, в отличие от героя Романа, Федре свободную волю не дает  проявить Предопределение. За ошибки разума судьбой предначертана неотвратимая гибель. Поэтому крест ее безысходен, без надежды на воскресение. Покаяние не принимается и спасение не дается. А нет  надежды на спасение – значит совесть с ее муками становится обузой, несчастьем. Нравственность, совесть, честь – те же страсти. Как говорил один из премудрых и благоденствовавших в эпоху Просвещения людей Толейран: “Совесть хороша для того, у кого ее нет”. Если все  предопределено – зачем напрасно мучиться? Бессовестность, наглость, подлость, цинизм поневоле становятся главными благами для тех, кто принял идею Предопределения, идею неотвратимой жизненной необходимости. Все равно будет так, как будет, как предопределено от начала веков, поэтому и все положительные христианские качества, все добродетели и проч. только мешают достижению земного благоденствия, они не более чем проявления страстей, а значит, просто глупости и ошибки, за которые Предопределение карало, карает и будет карать. И поделом тогда “совестливой” России: “…Видел повсюду одно разорение,   Видел – Неправда вершила суды…”
  
Неужели вот так, по Расину, предопределена судьба России и ничего по своей свободной воле человеку не переменить? Может быть, ему смириться с неправедностью и ложью – и тогда он заблагоденствует?.. Или наоборот – “довымрет”?..

   Наши души, от тоскливых дум
   Обессилев, примирились с ложью...
   Потому и сеем лебеду,
   Называя всеянное рожью...
  
Янсений считал, что Христос пролил свою кровь не за всех людей, а только за избранных, потому и Благодать посылалась только людям с  “величием души”, разумным, – им и было предопределено спастись. Его учение о Предопределении снимало с человека, по сути, всякую        ответственность за любой свой грех, не выходящий за рамки “разумного”. Разумно разлюбить – разлюби. Разумно предать – предай. И т.д. Строго отвечать человек был обязан лишь за те неразумные действия, которые мешали максимальной реализации личного земного блага. То есть “разумная” цель оправдывала все “разумные” средства. И подпасть под влияние не только дурных, но и самых возвышенных страстей на пути к разумной цели считалось грехом и неотвратимо каралось. Любая “неразумность” тут же выводила из круга избранников Предопределения – таких чуждых избранникам правосланой Благодати: “…Я не стану взывать к торопливым прохожим, Чуждый мир в невеселых глазах усмотрев...”

Таким образом, лжехристианский Бог-Разум ставился выше   христианского Бога-Любви. Рациональный Закон ставился не только выше страстной Природы, но и выше нелогичной Благодати, которая сама оказывалась “разумно предопределена”. Поэтому искупить грехи и спастись по собственной свободной воле становилось невозможно. Именующие себя христианами, по сути, не позволяли Христу прийти к заблудшим и кающимся с любовью и прощением. Франсуа Мориак писал: “...наставники “малыша Расина” преспокойно отлучали несчастных от Того, кто искупил их грехи ...пребывали в уверенности, что Господь намеренно ослепляет и губит подобные созданиия. Их Божество превращалось в Рок – в Судьбу...”. То есть янсенисты, борясь с язычеством, по сути, реставрировали его на ином уровне: олицетворяющее страсти природное многобожие подменялось единым мертвым идолом рационального Закона, что, может быть, еще в  большей степени могло угнетать на “разумном” пути благодатную душу: “...Все хорошо, что ж кормчий наш невесел? Душе моя, душе, и ты молчишь...” То есть, если ты не “избран по разуму”, ты и должен погибнуть – это нормально. И нет надежды тем, кто “со страстями”, кто не может или не желает до конца выжечь, испепелить, умертвить в себе  Природу и Благодать... И рады бы в разумно-избранные, но живет, волнуется, болит, веселится, ошибается, бунтует она – “душе моя” – не желает никак рассудочно принимать навязываемую извне “необходимость”. И как ее, эту “душе моя”, из груди выкинешь?.. Что с ней делать, если не забыла еще “душе моя” не только про неразумные страсти природные, но и про “страсти” Христовы?..

   Дай испить мне за Тебя мученья,
   Только укрепи и призови.
   ...Тает сердце током всесожженья
   В пламени Божественной любви...
  
Только и остается что надежда на милосердие Божее, на даруемую Им возможность спасения все-таки по собственной покаянной свободной воле:

   Никто у Бога не забыт,
   Никто не сирота.
   Всех неотпетых озарит
   Созвездие Креста...
  
Спасение человеческое поэт-христианин иеромонах Роман понимает, конечно, не по Расину, не по идеально “разумному” следованию необходимым жизненным обстоятельствам, но именно по-христиански, по Христу, который, как известно, принял покаянную молитву “неразумного” мытаря и отверг самовосхваляющую молитву “разумного” фарисея. Христос дарует спасение вовсе не по “величию души” как “величию рассудка”, не по жизненному успеху, но по “нищете духовной”, то есть как раз по отсутствию обожествляющего себя “величавого разума”. И “через игольное ушко” тут не просочиться ни в силу великого хитроумия, ни за взятки земного блага. Христианство куда более не приемлет “каинову гордость” умников, чем “не ведающую, что творит”, страстную природу язычников:

   Ради нас одет был в багряницу,
   Ради нас распят, как человек.
   Мытаря, разбойника, блудницу –
   Никого Ты, Боже, не отверг...
  
Что же выберет для себя современник? Бессознательное потакание        страстной натуре, а значит, безвольную и безнадежную зависимость от        слепого Рока?.. Или, может быть, осознание имеющих место  объстоятельств, покорное признание их необходимости, и значит, “разумное” следование тем “необходимым” путем, который начертало нынешнее Предопределение?.. Или выберет духовное самостоянье и возможность проявлять собственную свободную волю, выберет не  предопределенный извне, но собственный – благодатный – жизненный путь?

   Какие неуютные края!
   Язычество и каинова гордость.
   Земля моя, ты, как душа одна
   Таишь и благодать,
                           и безысходность...
  
Языческий Рок (Природа), ветхозаветное Предопределение (Закон), новозаветная свободная воля (Благодать). Есть три основных типа         мироощущения человека, которые бессчетное число раз воплощала в образах мировая литература... Не будем определять абсолютную художественную ценность произведений упоминаемых авторов. Но сопоставить ключевые идеи их творчества, наверное, стоит. Особенно в наше неустоявшееся время, когда “Плоть ликует. Дух уничижен, Суета перечеркнула Вечность...”     
  
Еврипид, Расин... Нам выбирать по кому жить в сложное время. Поэтому  пусть, как надежда, будет и Роман: “...И пошел я, не ведая, Быть нашей  родине или не быть.” Пусть – не как классик, конечно, но именно как носитель истинно новозаветного мироощущения будет упомянут рядом с великими скромный наш современник – поэт иеромонах Роман. Рок, Предопределение... Но все же и на Промысел  Божий надеяться хочется.

   А без надежды суетно движенье,
   И прошлого никак не понести.
   И наша жизнь –
                   не только отраженье...
   Греби, родимый!
                         Есть, куда грести.