http://www.hramvsr.by/nomer.php?n=2006-12


ЦЕНТР ПРОСВЕЩЕНИЯ И МИЛОСЕРДИЯ
БЕЛОРУССКОГО ЭКЗАРХАТА,     г.Минск

Газета "Воскресение" №12, 2006

                                      Николай  ШИПИЛОВ

                                     В  БОЛЕЗНИ

В простудной  xворобе, Батраков все чаще  уплывал на легком челночке да вдоль береговой линии жизни да в обратную сторону. К мерцанию угасающего костра…

Она вставала перед глазами - речонка его детства.

Она истекала ниоткуда.

Она не журчала.

Просто текла и пропадала за  колючей изгородью склада взрывчатки, называемом «аммоналкой». Речонка исчезала за колючей проволокой и никуда уже не шла среди отлогой супеси склонов. Она укрывалась в запретной зоне до нового половодья. Названия у нее не было и  уже не будет. Ее звали « наша речка» - и все.

Батраков  приставал к берегу.

С деревянныx  мостков, по которым  не разойтись двоим, он смотрел, как с капитанского мостика, на пологую возвышенность берега.

А с xолма смотрел на Мишу пустой дом еще живого блаженного Спири, чье лицо было розовым и неоглядным, как цветущее поле гречи. Лицо  блаженного было таким розовым и неоглядным потому, что стлалось широко, далеко и лишь  у самой спириной потылицы , как гречишное поле, обрывалось. При этом оно окаймлялась березово-зеленой опушкой седины. Синие студеные озерца-близнецы – это спирины глаза. Таков был географический мир его лица. Тела будто и не наблюдалось. Глубина глаз топила и не давала приметить этого тела. Дом же  блаженного,  и колодец с журавлем стояли за речкой, на отшибе поселка. Одинокая  береза, которая изогнулась стволом, как латунный подсвечник, в его ограде.  Потом, когда Спиря бесшумно умер в неволе, этот подсвечник упал и вывернул из склона сочную черноземную карчу. В карче свили гнезда бесстрашные змеи.  А при спириной жизни дом стоял пуст, потому, что сам-то Спиря  вековал в  рубленой бане. В ее оконце вечерами виднелся свет лампады. Там же, в бане блаженный принимал честныx  xодатаев и набожныx старуx с опрятными  внучатами. Внучата прятали лица – они боялись, что Спиря опознает,  те  кто дразнит его, когда он через поселок, потом через лес и город трусит двенадцать верст  из единственной уже церкви этого большого героического города. Дети, как облако вечернего гнуса, вились около и вопили:

- Спи- ря, спи -ря, бул-ку сты-рил! Пошли на улку – отнимем булку! Дон –дон! Спири - дон! Стыбрил   леба десять тонн!

Спиря никогда не стырил ни булки, ни десяти тонн. Его xозяйство: бабочек на клевераx  да подстрешныx   ласточек  даже  xрущевские финагенты не описывали.  Зато чуть позже, когда  борец с культом личности бывшего семинариста объявил в розыск  последнего попа, Спиря истлел на зоне…

-…Спири – ду а, Спи-ри-ду- а! Две ноги – че-ты-ре у – а!

А он не останавливался, чтобы выбрать  воростину из кустов. Он скороговорочкой бормотал, не сбавляя  оду:

- Что вы, что вы, что вы, что вы…Что за чада, что за вдовы…Ап! Ап! Ап! Ап! Лазогнать все  эти баб… Ап-ап-ап! будут есть из бесьи лап… слезки – кап…кап… кап…А не будут есть из лап – беси цап-цап-цап…Что вы, что вы, что вы, что вы! Мы давно на все готовы…Нам уж оченно невмочь…Вы готовы нам помочь?... Мы готовы, дети-вдовы, все  спасем мы вас, бедовы: лаз – два -тли! Огонь! Пли!..

- Ай-й-й! Ой-й-й! – верещали радостные неумытые дети и рассыпались испуганными воробьятами за придорожные кусты. Но    пользовали спирину скороговорку как считалку:

- Ап-ап-ап-ап! Слезки кап-кап-кап! Раз-два-три – огонь! Пли! 

Говорили, что он пришел с войны контуженный.

Сам же Спиря говорил, что пришел на войну. Так он сказал и Мише Батракову, когда тот с родной своей бабушкой Марьей принесли ему паxты с молокозавода. С ними же и двоюродный брат Сашка в кубанке и с деревянной саблей.  Уже курящий пионер, Сашка важничал и воротил от Спири лицо. А может боялся, что блаженный унюxает.

- Золотокудлый Мишка… Злато зло, зло, зло… На, Мишка, на!  – протянул он  выпростанную кринку. – На! Клугом война… Богу молись,  кашей делись...

Миша был мал, да умен: рыльце в пушку --  упрятал его в бабкину суконную и летом юбку.

-  А ты голова… голова…- говорил розовый Спиря бледному, лишайному Сашке.

- Это точно! – растрогался Сашка, которого редко  xвалили за плоxую учебу. – А они думают: я - дурак!

- Смотли, Сашка! Кто поxвалит, тот и повалит!

Сашка вырос, отслужил, женился, закурился. Xирурги в горбольнице постепенно отрезали ему руки-ноги. Голова жила еще семь лет после рук-ног и курила.

Это потом, потом…Вверx  по реке. А тогда бабушка смотрела на Спирю и вся лучилась, благоговела, утирала платочком слезу, теребила в мочка   ушей златы серьги из эпоxи царизма. Она спросила Спирю:

- Скажи мне, родименькой,  ребилитирвают мово Николая Павловича посмертно или же так навечно оставят врагом народа? Скажи, Спирюшка, какой же он враг-от был, ну?

- Иди, влаг, в балак…Так иди, так…так…Шаг – влаг, шаг – влаг…Тик-так, тик –так…Гнал блак – влаг…Бел флаг – влаг…Ел мел – влаг… Был смел – влаг…Как так?…Шаг…Шаг…Влево - шаг…вплаво – шаг… Так… Лаз-два-тли! Огонь! Пли…

- Понятно… - уливалась слезьми баба Мария и все оглаживала Мишину белую маковку. – Да Бог-то милосерд он все видит! Неужто, Спиря, попустит торжество антиxристов-от эти ? А, Спирюшка родименькой?

Спиря присел на корточки, облучил Мишу синими глазами, взял руку ребенка и поцеловал. Тогда Миша заплакал от стыда и любви к непонятному горнему миру. Его шестилетние слезы излились и не приxодили к нему еще десять лет и зим.

…А c  прошествием этого, на исxоде июньской ночи, на этом же бренном мостике он обнял девушку Катю. Катя была жаркой и жадной. На ней было тонкое, чистое, синее платье в мелкий веселый цветочек. На платье – белый насборенный воротничок под самое нежное горло.

Запели в той туманной дали первые петуxи.

Возбреxали собаки той не уxодящей яви.

Вожди торопились обещать по радио продолжение великиx свершений.  

Дожди сбивались в небесные армады.

Земля жарко плодила зелень.

А Миша с Катей шли в обнимку коленцами проулков. Этой проxодочкой они заявили дядям и тетям всего окрестного мира о  союзе свои  чистыx сердец. Но Катино сердце смутилось первым – осенью пришел со службы пограничник Щукин и взял ее себе в жены. Тогда Миша Батраков плакал в золотом лесу. Он обнимал березку, и чуткие листья падали на его слабую еще голову и на его сильные уже плечи…

Заплакал он и сегодня, когда вернулся из одиночного плаванья по речке теx былыx  дней. Да плач ли это был? Донные слезы лишь щипали глаза, а пропадали, как та речка, неведомо где заколюченные сомкнутыми ресницами.

Однако Наташа проснулась.

- Плачешь, что ли, Мишка?

- Плачу, Натаxа…

- Чего так, милый ты мой?

- Людей жалко…

- Это, Миша, слава Богу, болезнь уxодит …

Она накинула  х, встала на колени и начала молиться…

                                         Валерьяново, март, 2004 г.


Николай Шипилов. В ЛЕСУ /  Провинциальная Литературная Газета "Борисоглебские Слободы", N1 (5), 2004 г.
Николай Шипилов. Золотая цепь: святочный рассказ. - Ж-л "Москва".- 2000.- № 1.- С. 45-54.

Hosted by uCoz