http://www.zavtra.ru/cgi/veil/data/denlit/028/61.html
Title: “СОБОЙ ЗАКРОЮ КОЛЫБЕЛЬ...” (Русские музы наших дней)
No: 10(28)
Date: 12-10-99

     

Нина КАРТАШЕВА *           *           * Чтоб русской старины мне не забыть, Из лунного клубка вытягиваю нить, Вот этот тонкий луч мерцающего света, И кружева вяжу, в которые одета. Пытаюсь грусть о прошлом оттенить Глубокую, морского с небом цвета. Вот лунный умаляется клубок И осветляет грусть мою восток, Высвечивая нежные узоры, Как мне к лицу старинные уборы, Вся русская история и рок, Небес и вод текущие просторы, И совершенство праведной земли. Но тает, тает прошлое вдали... И ближе наш конец тысячелетья, Где не сумею жить и уцелеть я, О лунных кружевах не говорю, Они не впору даже и царю. Ведь царь грядет в тысячелетье третье Не тот, кто любит русую зарю, Не тот, кто помнит нашу быль и сказки. Да он не царь! Он только в царской маске, Обманывает призраком людей, Устраивает будущие пляски На черных водах черных лебедей. Клонирует овец и пастухов, Склоняет долу высший смысл стихов. И даже в духе тонкая подмена, На всем следы растления и тлена. Но крик взовьётся третьих петухов – Исчезнет нечисть ужаса и плена, И я очнусь, не оборвав луча! Неспящий страж у правого плеча Предупредит, что я должна запомнить, И заповедь последнюю исполнить, Открыв замок железный без ключа. МЕЧ Позорный мир, борьба за выживанье. А выживанье – значит вымиранье, Смиренье и покорность перед злом. Цена за душу – рабское стяжанье, И эту цену ждет подорожанье За жалкие объедки под столом. Нет! Я не буду выживать бездарно Среди кошерных, я не элитарна. Я Русская! Меня не покорить И не купить. Я предкам благодарна, Святая Русь мне светит лучезарно, Чтоб я могла не выживать, а жить. Не вымирать, а умирать прекрасно! За это долго буду я опасна Тем, кто не напечатает стихи, Кому со мной и так уже всё ясно, К холопам элитарным непричастна. Зачем еще чужие мне грехи? Но до кого дойдет мой глас в пустыне, Рабом не будет недругам отныне, Расправит мощь и силу русских плеч. Он станет воин, как дано мужчине, Ему, не мне, прекрасной половине, Поднять за наши русские святыни И за меня Заветный Русский Меч! Татьяна БЫЧКОВСКАЯ *           *           * Москва, Москва!.. уж больше в этом звуке Ничто не возвышает, не зовёт. За твой позор! За боль свою и муки Провинция тебе не присягнёт. Москва, Москва, туда, к Вселенской цели Тебе, уже похоже, не дойти. Под натиском зурабов церетели Ты сбилась с православного пути. Тебя, как символ клятвы, сохраняла, Как сердце золотое на крови, Провинция питала и спасала, Не отличая муки от любви. Москва, Москва! Как непонятно, странно! Была святыней, стала миражом. И жуткая, как дикторша с экрана Вещаешь на наречии чужом. Опомнись же! Прощая не однажды Во имя Бога, подлую, тебя, Настанет миг, и голос твой продажный Провинция отторгнет от себя. *           *           * Эй, старуха-горюха, Та-та-та на войну... Вася, 3 года. Эй, старуха-горюха, Выходи на войну! Защити-ка, старуха, Ты родную страну. Дети, внуки, что гости, Все пустили в распыл... Собирай свои кости, Выползай из могил! Строем плотным старухи Горьких русских веков, Все горюхи... горюхи... Миллиард старых вдов. Что-то в мире сломалось, Помраченье нашло, – К вашим детям подкралось Вездесущее зло. Зло дурманит рассудок, Умерщвляет сердца, Рядит в мех проституток, Изгоняет отца. Выходите на битву Кто в платках, кто в чепцах... Русь не в сраме. В молитве. В ваших светлых сердцах. Только вы разберетесь, Зло побьете клюкой... А потом вы вернетесь Сновав вечный покой. И опомнятся дети... Ратный подвиг старух Породит в этом свете Тыщи новых горюх. Татьяна ДАШКЕВИЧ *           *           * Как впотьмах на купальские росы Напустилася стая волков. Побежали девицы – и косы Разметались средь острых суков. Ох и страшное чудо случилось. Только мне, мне одной повезло. Я как раз отошла-отлучилась, Я за квасом ходила в село. А вернулася – нету подружек. Тишина, словно хлыст, обожгла. Только несколько ленточек-стужек Я на темных деревьях нашла. И чего не бывает на свете: Не касаясь ногами земли Нерожденные чистые дети Так тихонько по лугу прошли. *           *           * Может быть, в эти тихие дали, Где знакомыми кажутся крыши И высокие ясные кроны, Ты заглянешь, как в чистый бокал? «О прости, – ты зашепчешь, заплачешь, – Я не мог не испить эту чашу, Не сумел устоять-пересилить, И за это тебя я отдал». Но не верю ни слову, ни всхлипу, Ни холодной слезе одинокой. Ты не отдал, а продал меня. У трактирной истерзанной стойки, На бетонных судейских ступенях, На платформах чужих полустанков Сотни тысяч таких же меня. Я простила. Не знай и не ведай, Как мерещился ты на дороге, В чашке кофе, в колодезной яме, У кровати болестной моей. Как входила ко мне санитарка, Молчаливо глядела на шторы И бесшумно тебя изгоняла Пузырьком иорданской воды. Диана КАН КОЛЫБЕЛЬНАЯ Вновь боевые стремена слезами вдовьими омыты... Русь выкликает имена своих сынов, в бою убитых. Метет крещенская метель по дикому степному полю. Собой закрою колыбель и Родину, само собою. Не плачь, родимое дитя! И колыбель твоя, и стремя, над снежной Родиной летя, равно отсчитывают время. Усни, а я тебе спою, в слезах склонясь над колыбелью, как твой отец, упав в бою, спит под крещенскою метелью. А боевые стремена слезами бабьими омыты. Русь выкликает имена бойцов для новой правой битвы. И шепчет твой отец в ответ устами стылыми своими на весь крещеный Божий свет твое, твое, мой мальчик, имя. *           *           * Клянешься: «Я жизнь за Россию отдам! Я верности ей не нарушу!..» Но вновь узнаю по червивым плодам трусливо-трухлявую душу. Божишься умножить российскую честь и крестные мечешь поклоны. Но строчки твоей невозможно прочесть, чтоб не покривиться со стоном. О, как незаметны порою, ей-ей, поджатые хищные когти! И я не однажды печенкой своей познала твое чувство локтя. Мне тошно смотреть, как ползучая ложь в ходячую рядится правду, и прячет за спину предательский нож, и клятвами манит в засаду. Ты, чтобы России в несчастье помочь, собрал все последние силы и – бросил жену и трехлетнюю дочь... А разве они не Россия? Наталья ЛЯСКОВСКАЯ САМОЕ ПРОСТОЕ Раба Божия рябина, кривобокая, в рябинах, к церкви приросла. На ветру промозглом стоя, просит самое простое: света и тепла. Раба Божия Марина и нарядом из ряднины, и лицом страшна. На ветру у церкви стоя, спросит самое простое: хлеба и вина. Жизнь проходит у рябины, жизнь проходит у Марины, и судить не нам, чем они угодны Богу, что дается им так много – жить у входа в храм. ЧУЖИЕ Пропили родину, продали дом и сад. Искали кошку в зарослях сирени, таскали банки древние с вареньем, спускались в погреб, как спускались в ад... Деревья обобрали, как сирот. Пришел сосед, увел с собой корову. Сенокосилку вынесли Серовы и расплатились с батей у ворот. А в воздухе крутились пыль и пух и было жарко, как внутри перины. Старухи мою маму материли, а мама не смотрела на старух. Тут дождь... И батя закричал: «Бежим!» И бабушка, уже спеша в машину, рвала в подол незрелую малину, чтобы ни ягодки, ни ягодки – чужим... Марина ГАХ *           *           * Начиная с далекого года всё эпоха у нас перехода. Чуть присядем, кричат: «Шире шаг!» Отдохнуть не удастся никак. На ходу мы и сеем, и пашем, и детишек рожаем, и пляшем, видно крепкий, и вправду, народ – нипочем нам любой переход. Пыль столбом – занавесило солнце, пыль в глазах и на бревнах колодца, травы все превратились в ковыль, даже души засыпала пыль. Поседели окрестные дали, половину в пути растеряли. Нет дороги, небесный провал, и кричат нам: «Довольно, привал!» Но шагаем вперед без дороги, не удержишь ретивые ноги, только ветра рыдающий звон, мы космический взяли разгон. Нам до рая осталось немножко, но споткнулись внезапно – подножка. И летим, кувыркаясь, назад, а внизу ухмыляется ад. Вот сидим и бока потираем, как мы весело шли, вспоминаем. Дай отдышимся только чуток, и опять совершим марш-бросок. ДОЛОЙ ВОЖДЯ Почва высыхает без дождя, и идет брожение в народе. Мы прожить не можем без вождя по своей общественной природе. Были и варяги, и цари, и отцы родные, и злодеи. Нам всегда нужны поводыри и подпорки крепкие идеи. Нам нужна помимо духа плоть, чаяний живое оправданье, потому и шлет на нас Господь разные невзгоды и страданья. Ну а нам, чем горше, тем милей, горем до беспамятства упиться. Лучше, бабы, не рожать вождей, каждый сам пускай определится. Предки храм подняли без гвоздя, и опорой им была соборность. Ну кого мы ждем? Долой вождя, и долой смиренную покорность. Бог не выдаст и свинья не съест, в первый раз ли нам вставать стеною. Мы еще не пропили свой крест. Крестный путь сияет за звездою.