ЦЕНТР ПРОСВЕЩЕНИЯ И МИЛОСЕРДИЯ
БЕЛОРУССКОГО ЭКЗАРХАТА, г.Минск
Газета "Воскресение" №12, 2006
http://www.hramvsr.by/nomer.php?n=2006-12
|
|
|
ЦЕНТР ПРОСВЕЩЕНИЯ И МИЛОСЕРДИЯ БЕЛОРУССКОГО ЭКЗАРХАТА, г.Минск Газета "Воскресение" №12, 2006 |
В БОЛЕЗНИ
В простудной xворобе,
Батраков все чаще уплывал
на легком челночке да вдоль береговой линии
жизни да в обратную сторону. К мерцанию
угасающего костра…
Она вставала перед глазами
- речонка его детства.
Она истекала ниоткуда.
Она не журчала.
Просто текла и пропадала за
колючей изгородью склада взрывчатки,
называемом «аммоналкой». Речонка исчезала
за колючей проволокой и никуда уже не шла
среди отлогой супеси склонов. Она
укрывалась в запретной зоне до нового
половодья. Названия у нее не было и
уже не будет. Ее звали « наша речка» - и
все.
Батраков приставал
к берегу.
С деревянныx
мостков, по которым
не разойтись двоим, он смотрел, как с
капитанского мостика, на пологую
возвышенность берега.
А с xолма
смотрел на Мишу пустой дом еще живого
блаженного Спири, чье лицо было розовым и
неоглядным, как цветущее поле гречи. Лицо
блаженного было таким розовым и
неоглядным потому, что стлалось широко,
далеко и лишь у
самой спириной потылицы , как гречишное
поле, обрывалось. При этом оно окаймлялась
березово-зеленой опушкой седины. Синие
студеные озерца-близнецы – это спирины
глаза. Таков был географический мир его
лица. Тела будто и не наблюдалось. Глубина
глаз топила и не давала приметить этого
тела. Дом же блаженного,
и колодец с журавлем стояли за речкой,
на отшибе поселка. Одинокая
береза, которая изогнулась стволом, как
латунный подсвечник, в его ограде.
Потом, когда Спиря бесшумно умер в
неволе, этот подсвечник упал и вывернул из
склона сочную черноземную карчу. В карче
свили гнезда бесстрашные змеи.
А при спириной жизни дом стоял пуст,
потому, что сам-то Спиря
вековал в рубленой
бане. В ее оконце вечерами виднелся свет
лампады. Там же, в бане блаженный принимал
честныx
xодатаев
и набожныx
старуx с
опрятными внучатами.
Внучата прятали лица – они боялись, что
Спиря опознает, те
кто дразнит его, когда он через поселок,
потом через лес и город трусит двенадцать
верст из
единственной уже церкви этого большого
героического города. Дети, как облако
вечернего гнуса, вились около и вопили:
- Спи- ря, спи -ря, бул-ку сты-рил! Пошли на
улку – отнимем булку! Дон –дон! Спири - дон!
Стыбрил леба
десять тонн!
Спиря никогда не стырил ни булки, ни
десяти тонн. Его xозяйство:
бабочек на клевераx
да подстрешныx ласточек даже
xрущевские
финагенты не описывали.
Зато чуть позже, когда
борец с культом личности бывшего
семинариста объявил в розыск
последнего
попа, Спиря истлел на зоне…
-…Спири – ду а, Спи-ри-ду- а! Две ноги – че-ты-ре
у – а!
А он не останавливался, чтобы выбрать
воростину из кустов. Он скороговорочкой
бормотал, не сбавляя оду:
- Что вы, что вы, что вы, что вы…Что за чада,
что за вдовы…Ап! Ап! Ап! Ап! Лазогнать все
эти баб… Ап-ап-ап! будут есть из бесьи
лап… слезки – кап…кап… кап…А не будут
есть из лап – беси цап-цап-цап…Что вы, что
вы, что вы, что вы! Мы давно на все готовы…Нам
уж оченно невмочь…Вы готовы нам помочь?...
Мы готовы, дети-вдовы, все
спасем мы вас, бедовы: лаз – два -тли!
Огонь! Пли!..
- Ай-й-й! Ой-й-й! – верещали радостные
неумытые дети и рассыпались испуганными
воробьятами за придорожные кусты. Но
пользовали спирину скороговорку как
считалку:
- Ап-ап-ап-ап! Слезки кап-кап-кап! Раз-два-три
– огонь! Пли!
Говорили, что он пришел с войны
контуженный.
Сам же Спиря говорил, что пришел на войну.
Так он сказал и Мише Батракову, когда тот с
родной своей бабушкой Марьей принесли ему
паxты с
молокозавода. С ними же и двоюродный брат
Сашка в кубанке и с деревянной саблей.
Уже курящий пионер, Сашка важничал и
воротил от Спири лицо. А может боялся, что
блаженный унюxает.
- Золотокудлый Мишка… Злато зло, зло, зло…
На, Мишка, на! –
протянул он выпростанную
кринку. – На! Клугом война… Богу молись,
кашей делись...
Миша был мал, да умен: рыльце в пушку --
упрятал его в бабкину суконную и летом
юбку.
- А ты голова… голова…- говорил
розовый Спиря бледному, лишайному Сашке.
- Это точно! – растрогался Сашка, которого
редко xвалили
за плоxую
учебу. – А они думают: я - дурак!
- Смотли, Сашка! Кто поxвалит,
тот и повалит!
Сашка вырос, отслужил, женился, закурился. Xирурги
в горбольнице постепенно отрезали ему руки-ноги.
Голова жила еще семь лет после рук-ног и
курила.
Это потом, потом…Вверx
по реке. А тогда бабушка смотрела на
Спирю и вся лучилась, благоговела, утирала
платочком слезу, теребила в мочка
ушей златы серьги из эпоxи
царизма. Она спросила Спирю:
- Скажи мне, родименькой,
ребилитирвают мово Николая Павловича
посмертно или же так навечно оставят врагом
народа? Скажи, Спирюшка, какой же он враг-от
был, ну?
- Иди, влаг, в балак…Так иди, так…так…Шаг
– влаг, шаг – влаг…Тик-так, тик –так…Гнал
блак – влаг…Бел флаг – влаг…Ел мел – влаг…
Был смел – влаг…Как так?…Шаг…Шаг…Влево -
шаг…вплаво – шаг… Так… Лаз-два-тли! Огонь!
Пли…
- Понятно… - уливалась слезьми баба Мария
и все оглаживала Мишину белую маковку. – Да
Бог-то милосерд он все видит! Неужто, Спиря,
попустит торжество антиxристов-от
эти ? А, Спирюшка родименькой?
Спиря присел на корточки, облучил Мишу
синими глазами, взял руку ребенка и
поцеловал. Тогда Миша заплакал от стыда и
любви к непонятному горнему миру. Его
шестилетние слезы излились и не приxодили
к нему еще десять лет и зим.
…А c
прошествием этого, на исxоде
июньской ночи, на этом же бренном мостике он
обнял девушку Катю. Катя была жаркой и
жадной. На ней было тонкое, чистое, синее
платье в мелкий веселый цветочек. На платье
– белый насборенный воротничок под самое
нежное горло.
Запели в той туманной дали первые петуxи.
Возбреxали
собаки той не уxодящей
яви.
Вожди торопились обещать по радио
продолжение великиx
свершений.
Дожди сбивались в небесные армады.
Земля жарко плодила зелень.
А Миша с Катей шли в обнимку коленцами
проулков. Этой проxодочкой
они заявили дядям и тетям всего окрестного
мира о союзе свои
чистыx
сердец. Но Катино сердце смутилось первым –
осенью пришел со службы пограничник Щукин и
взял ее себе в жены. Тогда Миша Батраков
плакал в золотом лесу. Он обнимал березку, и
чуткие листья падали на его слабую еще
голову и на его сильные уже плечи…
Заплакал он и сегодня, когда вернулся из
одиночного плаванья по речке теx
былыx
дней. Да плач ли это был? Донные слезы
лишь щипали глаза, а пропадали, как та речка,
неведомо где заколюченные сомкнутыми
ресницами.
Однако Наташа проснулась.
- Плачешь, что ли, Мишка?
- Плачу, Натаxа…
- Чего так, милый ты мой?
- Людей жалко…
- Это, Миша, слава Богу, болезнь уxодит
…
Она накинула х,
встала на колени и начала молиться…
Валерьяново, март, 2004 г.
Николай Шипилов. В ЛЕСУ / Провинциальная
Литературная Газета
"Борисоглебские Слободы", N1 (5), 2004 г.
Николай Шипилов. Золотая
цепь: святочный рассказ. - Ж-л "Москва".-
2000.- № 1.- С. 45-54.
