Небольшой зальчик на втором этаже собрал несколько десятков своих, в отличие от меня хорошо знавших, к кому пришли: "Шипилов приехал!"

А после концерта я про себя - вслух бы это получилось пошловато-пафосно, - думала, что, наверное, именно такие встречи называют "дарованными судьбой".

Конечно, я слышала раньше "Шикотан", "Дурака и дурнушку", "Пехоту" и тем более "Осень" ("После бала"). Шипилов, часто приезжая на фестиваль на Катунь, на Юргинском не был ни разу. Его песни пели другие. Барды, не барды. После концерта скажет:

- Бард? Да нет, я не бард. Я сам по себе. Ну, бард так бард. В этом ответе - он весь.

Не открещивался яростно, как Розенбаум, высокомерно, как Митяев, интеллигентно, как Дольский. Ныне народные, заслуженные (все - вполне заслуженно, извиняюсь за примитивный каламбур) артисты.

Шипилов вообще по другой части, сути, судьбы - человеческой, творческой, личностной.

"Что будем петь, братцы?" - просиял в зал голубыми глазами.

Он и не выходил бы на публику, если бы так не ждали, не просили, не любили. За голос - слегка сипловатый, с шершавинкой, исполненный душевности, боли, света, страстей. Главное, за дар, которому не придает значения, не преподносит себя как манну небесную. За то, что он тот человек, которому "не стыдно смотреть в глаза с похмелья".

Его герой и его территория - огромная вольнолюбивая зона.

В этом тихом коридоре
Я прилягу, где велят.
Это наша территория
Моя и кобеля.

Из своих 56 лет тридцать он прожил нелегалом на собственной Родине. Без прописки, без жилья, часто - без крова.

Детство в Южно-Сахалинске, неуправляемая юность - в "трущобах" Новосибирска, и по сей день славного шипиловскими местами.

Здесь мои места,
Здесь мне пеплом стать...

Первая публикация в 63-м, в газете "Молодость Сибири". Первые рассказы - в 83-м. В промежутке работал в театре музкомедии, на студии телевидения, в газете, грузчиком, бетонщиком, шабашил на стройках. Освоил гитару, кларнет, баян. Мучился, голодал, влюблялся, терял.

Только на беду мою
Я все время думаю.
Словно скрип галош, надоела ложь,
Прикрывавшая пустоту.

Ложь презирал во всех проявлениях и видах. Яростен в споре, если речь о России и если спутаны понятия "быдло" и "народ", "государство" и "Родина". К Белому дому в 93-м пришел как гражданин, мужчина, художник.

Мы с Петровым, да с Поповым,
Да с парнишкою хипповым...

Его одаренность - в особенностях русского строя души, в теплом таланте. Сборники прозы "Ночное время" и "Шарабан", поэзии "Гнездо поэтов" отмечены премиями имени Шукшина, имени Платонова, премией "Традиция" и Государственной (за 88-й год).

Он особо "не вникает", потому что некогда об этом думать. Приятно прочитать, что "один из лучших рассказчиков России". Хлопотно - даже раз в две недели заседать в Союзе писателей, где он член правления. Не смог штатно работать в столичном литературном журнале. Потому что работа - это иное. Чарующий, колдующий процесс, не отдых, а убежище. Работа - единственное счастье труженика.

...А концерт завершил "Осенью":

Никого не пощадила эта осень.
Вот и листья разъезжаются,
как гости.
Эти двое в темно-красном
Взялись за руки напрасно
После бала, после бала, после бала...

Когда Дима Маликов взял эту песню, окольцевал, опопсовал и стал с ней победителем "Песни года-98", бардовский народ гудел и возмущался. Какого года? "Осени" уже четверть века. Шипилов народ утешал: пусть поет, мне денежка капает, я человек небогатый.

И, успокаивая друзей, допел, низводя лиризм, концовку, которую никакой Маликов не споет:

Даже дворница,
что листья подбирала,
Поскользнулась, захромала,
Видно, ногу поломала
После бала, после бала, после бала...